— Какие воины? — переспросил он. — Этот сброд, что ли? Бу!
Его движение было непонятным, ну, то есть, понятно было, что он прыгнул, но это произошло так стремительно, будто он не прыгнул, а волшебным образом переместился на шаг в сторону, не потратив на перемещение ни единого мгновения. Орк, на которого он напрыгнул, бестолково махнул дубинкой, отступил на шаг, оступился и упал на спину. Его дубинка оказалась в руках рыцаря, но ненадолго — Джон метнул ее в голову поверженного воина. Толстый конец дубинки звучно ударил в лоб, воин вздохнул и стал лежать неподвижно и расслабленно.
— Это не воины, а сброд, — повторил Джон. — По-моему, уважающему себя бишопу непристойно появляться в общественном месте в сопровождении подобных животных. Они компрометируют вас, святой отец. Если, конечно, вы на самом деле святой отец. Лысина святого отца стала приобретать пунцовый оттенок.
— Ты на что это намекаешь? — спросил жрец. В его интонации странно смешались гнев, испуг и недоумение.
— Я намекать не умею, — заявил Джон. — Я не намекатель, а воин. Если я что говорю, так говорю лаконично, по-военному, что думаю, то и говорю. А думаю я, что святому отцу не подобает присваивать чужое имущество, чем бы оно ни было: волшебным амулетом или пригожей рабыней.
Некоторое время на лице отца Вольдемара отражалась сложная борьба противоположных чувств. Но эта борьба была непродолжительной, гнев победил.
— Не тебе судить, что подобает святому отцу, а что не подобает! — взревел жрец. — Деревенщина! Понаехали тут! Знай, дебил, что вот это, — он высоко поднял амулет, чтобы все видели, — древний артефакт, который не положено никому…
— А моя рабыня — тоже древний артефакт?! — перебил его Джон. — Ты, святой отец, не на святого отца похож, а на презренного оркокрада! Много я слышал рассказов о житиях святых, но ни разу не говорилось, чтобы святой отец отнимал приглянувшуюся рабыню у законного владельца! Сдается мне, никакой ты не бишоп, а полоски налобные ты нарисовал акриловой краской, что делается на заводах Тринити!
— Какой краской? — удивился жрец.
В бешеном взгляде Джона промелькнуло смущение, но это было настолько быстро, что никто ничего не заметил. А если и заметил, то не придал этому значения. Потому что смущение немедленно сменилось торжеством.
— Стало быть, остальные обвинения ты признаешь?! — провозгласил Джон с зловещей улыбкой, не сулившей жрецу ничего хорошего.
— Ничего я не признаю! — заорал жрец. — А ну, псы, взять его, быстро!
К этому времени воин с отрубленной кистью уже не стоял, а лежал в луже собственной крови, вероятно, мертвый. Только четыре воина в свите отца Вольдемара Марволо сохраняли боеспособность, по крайней мере, на первый взгляд. Но когда прозвучал приказ, они вздрогнули, но не сдвинулись с места.
— Бу, — сказал Джон. Воины дружно, не сговариваясь, отступили на шаг. Джон рассмеялся.
— Ну так что? — обратился он к жрецу. — Помнится, ты говорил, что ты не только жрец, но и рыцарь! Так решим же наш спор по-рыцарски! Джон выхватил меч и отсалютовал.
— У меня нет меча, — сказал Вольдемар.
— Так возьми мой! — воскликнул Джон.
Неуловимым движением кисти подбросил меч, поймал за острие и протянул жрецу рукоятью вперед.
— Возьми мой меч, и сразимся, как подобает рыцарям! — заявил Джон. — Ты будешь с мечом, а я без меча, и посмотрим, кто из нас победит! Чего не берешь? Боишься?
Джон сделал шаг вперед, рукоять уткнулась в грудь жреца, отец Вольдемар испуганно отступил. Аленький Цветочек переместилась за его спину и присела на корточки. Джон улыбнулся.
— Джон, стой! — раздался чей-то голос, явно знакомый. — Отец Вольдемар, сэр Джон, прекратите! Это глупое недоразумение! Джон перехватил меч за рукоять, убрал в ножны и сказал:
— Здравствуй, Герман. Рад тебя видеть, дружище!
— Привет, Джон, — отозвался Герман. — Здравствуйте, отец Вольдемар. Я Герман Пайк, рыцарь. Вы меня вряд ли знаете в лицо, но наверняка слышали обо мне. Что тут происходит?
— Тот, кого ты называешь отцом Вольдемаром, попытался украсть у меня фамильный амулет и рабыню, — заявил Джон. — А когда я стал пресекать беззаконие — натравил на меня своих рабов.
Герман задумчиво оглядел поверженных орков, затем испытующе посмотрел на отца Вольдемара.
— Беззаконие действительно имело место, — заявил отец Вольдемар. — Но совсем не такое, о каком говорит этот… гм… рыцарь. Во-первых, сия драная курица… а где она, кстати?
Аленький Цветочек все еще сидела на корточках позади жреца, все еще ожидая, когда он сделает шаг назад, споткнется и упадет. Сейчас она попыталась незаметно встать и принять достойную позу, но незаметно не получилось. Появление орчанки из-под тучного жреца зрители встретили дружным хохотом. Жрец нахмурился и провозгласил.
— Сия драная курица является несомненной полукровкой — агрессивной, злокозненной и опасной. Я требую немедленной экстерминации!
Теперь настала очередь Германа хмуриться. А Джон сделал шаг вперед и громко сказал:
— В моем стаде я сам решаю, кто полукровка, а кто нет!
Это заявление не оставило зрителей равнодушными. Кто-то бешено зааплодировал, кто-то засвистел, люди и орки завопили на разные голоса:
— Молодец!
— Фу, мерзость какая!
— Ишь, еретик сраный!
— Так их, попов зажравшихся!
— Клянусь Афродитой, я бы ему дала! И так далее. Герман приблизился к Джону и тихо сказал ему:
— Твои слова войдут в легенды, но, прошу тебя, больше не надо так говорить. Стой смирно, молчи и не мешай мне тебя спасать.